ПОСЛЕДНЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ…
(Борисо-Глебский монастырь: 1917-1928 гг.)

С. А. Лапшина,
научный сотрудник Борисоглебского монастырского музея

История России XX века традиционно рассматривалась с позиций атеизма, что затрудняло объективную оценку событий. Однако идеализировать церковную жизнь на рубеже XIX–XX вв. также было бы несправедливо. Политические и идеологические катаклизмы, потрясшие Россию в первой трети XX века, привели к искажению основ русского менталитета и расколу общества. Те же процессы происходили и внутри Церкви. История Борисоглебского монастыря и Борисоглебских слобод стала отражением бурных послереволюционных событий.
Начало массовому закрытию церквей и монастырей, являвшихся средоточием исторического и художественного наследия нации, было положено Декретом Советской власти «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», который вступил в силу в январе 1918 года. Вся церковная собственность национализировалась, верующим было дано лишь право бесплатной аренды храмов и предметов культа для отправления богослужения. Теоретически никаких трудностей в религиозном вопросе у большевиков не было. В.И. Ленин считал религию лишь следствием социального угнетения. Отсюда следовало, что искоренение социальных пороков общества должно привести и к исчезновению религии. Но большевики не собирались оставлять церковь в покое и дать ей возможность умереть самостоятельно. Патриарх Тихон предал большевиков анафеме и призвал всех верующих оказывать духовное сопротивление большевикам всеми доступными способами. Так начались долгие годы противостояния и гонений, которым суждено было стать беспрецедентными за всю тысячелетнюю историю православия.
Февральскую революцию 1917 года в Борисоглебских слободах, как крестьяне, так и монашествующие встретили спокойно. В те месяцы в умах людей всех сословий царило революционное настроение, всё общество жило ожиданием перемен, ожиданием новой, лучшей жизни. Крестьяне «бредили» Учредительным Собранием, которое обещало им землю.
В марте 1917 года в Борисоглебской волости была создана земская управа, как главный исполнительный орган Временного Правительства на местах. Члены и активисты Борисоглебской волостной земской управы были подведены к присяге иеромонахом Борисоглебского монастыря Виссарионом. В присяге говорилось: «Клянусь честью гражданина и обещаюсь перед Богом и своей совестью быть верным и преданным Российскому государству как своему Отечеству. Обязуюсь повиноваться Временному правительству, ныне возглавляющему Российское государство, впредь до установления образца правления волею народа, посредством Учредительного собрания…». То есть борисоглебские крестьяне присягнули Временному правительству только как временному органу, искренне полагая, что Учредительное собрание законным путём утвердит новую форму правления в России.
Октябрьские события не изменили обычного течения жизни в Борисоглебских слободах, да и Борисоглебский монастырь жил своими прежними заботами. Хозяйство монастыря оставалось прибыльным. Монастырь по-прежнему владел землёй в Борисоглебских слободах, мукомольной водяной мельницей в д. Акулово, Вепревским рыболовным озером в Карашской волости, несколькими пустошами и лесными участками в Ростовском и Угличском уездах. Общая площадь земельных владений составляла около 280 десятин.После Спасо-Яковлевского монастыря Борисоглебский был одним из крупнейших церковных собственников в Ростовском уезде.
Приносили доход монастырю сдававшиеся в аренду ростовским купцам и обществу крестьян Борисоглебских слобод торговые лавки на базарной площади. Так называемый Конюшенный двор, полукаменное двухэтажное здание за западной монастырской стеной арендовала почтово-телеграфная контора. Примыкающее к северо-восточной угловой башне каменное двухэтажное здание с кон. XIX века находилось в аренде у крестьянина Юрьевской слободы Ростовского уезда «ресторатора» А.Д. Шадрина. Исправно платили аренду и крестьяне, выстроившие дома на монастырской земле. В целом арендная плата в 1917 году составляла значительную сумму – более 5,5 тысяч рублей. Таким образом, Борисоглебский монастырь представлял собой крупное рентабельное хозяйство, теснейшим образом связанное, корнями переплетенное, с деятельностью борисоглебских крестьян. Не менее прочными были и духовные узы.

***

Переход на новый этап жизни ознаменовался для братии Борисоглебского монастыря и крестьян Борисоглебских слобод печальным событием: смертью в конце 1917 года всеми любимого архимандрита отца Власия. В начале 1918 года на должность наместника Борисоглебского монастыря был назначен архимандрита Мефодий.

Формально переведённый в собственность государства в 1918 году Борисоглебский монастырь со всеми своими владениями до 1924 года сохранял полную автономию. Этот переходный период между национализацией церковной собственности и ликвидацией монастырей (1918—1923) в разных районах имел свои особенности. Там, где позиция власти была особенно жёсткой, монастырским общинам пришлось создавать гражданские трудовые артели и коммуны. В Борисоглебском монастыре всё было относительно спокойно. В первые годы отношения монастыря с местной властью приближались к конструктивным. Перемены не нарушили привычного распорядка монастырской жизни. В одном из документов местного исполкома говорилось: «ВИК имущество монастыря не учёл, мер против монахов не принимал, и таковые продолжали жить по-старому». Во всех храмах не прекращалось богослужение, продолжалось совершение треб, шёл сбор пожертвований, проводились незначительные ремонтные работы.
Голод и инфляция в 1918 г. не могли не сказаться и на монастырском хозяйстве. Пришлось торговать монастырским имуществом: от лошадей до старых саней - розвальней, оконных рам, хомутов, седёлок, старых могильных плит, яблок с монастырского сада и солёных огурцов из монастырского погреба. Пытаясь приспособиться к новым условиям жизни, монастырь искал новые формы получения прибыли. Доходной статьёй стала сдача в аренду породистых, ухоженных монастырских лошадей. В Борисоглебской волости среди крестьян сложилась традиция заказывать монастырю снаряжение свадебных подвод, или свадебных поездов», как говорили раньше. Промышлял монастырь и частным извозом, даже Борисоглебская советская власть арендовала монастырских лошадей: Представьте себе картину, разъезжает по волости председатель волисполкома, а на козлах сидит монах!
Доходной статьёй также была продажа земли на монастырском кладбище. Место на монастырской территории в нач. XX в. стоило от 10 до 1500 тыс. рублей, в зависимости от площади и приближённости к храму. В монастырскую казну поступал сбор от крестных ходов с чудотворной иконой преп. Иринарха–веригоносца, затворника и чудотворца Борисоглебского. Почитание преподобного Иринарха в Ростовском уезде было огромным. Крестные ходы с иконой преп. Иринарха стали неотъемлемой частью духовной жизни Борисоглебского монастыря. После революции эта традиция не прекратилась. Только в 1918 году было совершено 12 крестных ходов в Вощажниково, Протасьево, Варусово, Поникарово, Глинку, Дятьково, по селениям Ростовского и Угличского уездов. Обычно для этого монастырём выделялась подвода и несколько дежурных монахов. Икону ставили на повозку, которая отправлялась туда, где так ждали появление монастырской святыни.

***

Июльские события 1918 года, когда отголосками Ярославского белогвардейского мятежа прокатились восстания в нескольких борисоглебских селах, стали переломными для Борисоглебского монастыря: архимандрит Мефодий, как один из инициаторов беспорядков был отстранен от должности Советской властью в апреле 1919 года. Нам удалось найти в архивах НКВД- КГБ уголовное дело на архимандрита Мефодия (в миру Николая Васильевича Львовского). В материалах уголовного дела открывается страшная правда о том, кто на самом деле «устранил» о. Мефодия. Как не прискорбно об этом говорить, но сдали своего настоятеля сами монахи. В марте 1919 года большинство борисоглебских монахов и послушников написали заявление в Ростов товарищу комиссару Николаеву с обвинениями в адрес настоятеля, которое заканчивалось такими словами: «А куда же нам писать, обиженным, как не в Советскую власть? Мы преданы вам, верным, справедливым товарищам!» Видимо прав был архимандрит Мефодий, в шутку заявляя: «Да что нам коммунисты, у наших монахов своя большевистская партия есть!». Безусловно, советской агитацией были заражены и проживающие в монастыре. Местный комиссар был осведомлен о самых мелких, незначительных деталях монастырского быта. Обратившись к Советской власти за помощью, монахи объявили своего настоятеля контрреволюционером. При содействии волисполкома 1 апреля 1919 года ими была проведена сходка борисоглебских крестьян, настоятеля отстранили от должности, предложив ему покинуть Борисоглебские слободы в 24 часа. Отец Мефодий после изгнания несколько месяцев живёт в Ростове в Богоявленском монастыре. 2 ноября 1919 года его арестовывают, а 27 ноября дело передают в ВЧК на санкцию приговора о расстреле по обвинению «в ведении среди монашествующих лиц и приходящих в Борисоглебский монастырь граждан агитации против Советской власти, в расхищении монастырского имущества и в ведении разгульной жизни».
Обвинения в процессе следствия не подтвердились ни документами, ни свидетельскими показаниями. Однако дело, сфальсифицированное от начала и до конца, торопились закрыть и вынести обвинительный приговор. Не имея доказательств, ГубЧК в Ростов дала срочную телеграмму комиссару Николаеву: «Имеется ли у вас обвинительный материал на попа Львовского? Если имеется, то спешите с высылкой такового». Из стенографии допросов о. Мефодия видно, что за считанные дни он был доведен до психического расстройства.
Пребывание в течение нескольких недель в камере смертников в «Коровниках» в Ярославле побудило архимандрита Мефодия написать письмо В.И. Ленину: «…или поскорее расстреляйте меня, или же освободите ради Второй Годовщины Российской Республики, но отнюдь не держите меня в тюрьме…».
18 декабря 1919 года приговор был приведен в исполнение.

***

В Борисоглебских слободах в это время свирепствовали голод и болезни. Особенно страшной была эпидемия сыпного тифа, виновником которого была «вшивость и отсутствие в Борисоглебской волости мыла». Постоялые дома в Борисоглебских слободах были переполнены «мешочниками», бродячим людом, именно они были повинны в распространении эпидемии. Летом 1919 года в волости началась холера. Ростовский отдел здравоохранения просит Борисоглебский ВИК «передать помещение монастырской богадельни под заразный барак». Мирская жизнь широкой волной ворвалась в монастырскую ограду. Несколько монашеских келий были переданы под квартиры. В дополнение к антирелигиозной пропаганде и начавшимся гонениям на Церковь наметился раскол самой Церкви изнутри. Церковь была значительно ослаблена и разобщена. Наглядным подтверждением смятения верующей души является письмо монаха Толгского монастыря Климента к своему другу, жителю Борисоглебских слобод, в письме он обращается к нему«Дорогой Вася». Мудрый, думающий, ищущий правды монах не только пытается рассказать своему собеседнику обо всех перипетиях внешней жизни, но и объяснить, что происходит внутри церкви и какое духовное обнищание следует из этого раскола.
Услышав выступления лидеров обновленческого движения в Москве, инок понимает, что «это самодельные церкви на службе у государства. Нашу же истинную церковь запакостили, скоро истинных христиан будут преследовать, а про монахов и говорить нечего. Жатва смерти будет велика! …Кто тут виноват? Сами видно виноваты, Господь по грехам нашим попустил злу воцариться на земле, а теперь нам остаётся с самоукорением, безропотно всё переносить и лишь просить Господа: «не прогневайся до конца…. накажи, а потом и помилуй…» Это глубоко личное письмо монаха к другу, возможно родственнику, отражает чувства многих верующих: смятение, страх, предчувствие близости катастрофы.
По приходам и монастырям духовные пастыри тайно рассылали послания с разъяснением сущности церковного раскола. Одно из таких писем, найденное в Борисоглебском монастыре у архимандрита Птоломея во время обыска в 1928 году, заканчивалось призывом: «И я зову вас вместе со мной присоединиться к ликованию и верить, что через страдания и молитвы восторжествует церковная правда на земле!»

***

Несмотря на то, что всё имущество монастыря было национализировано ещё в 1918 году, никаких существенных перемен в первое время не происходило, монастырь пользовался своими прежними владениями без всяких оговорок. Лишь в 1923 году активировался процесс передачи церковной собственности. Официальная передача Борисоглебского монастыря Ростовскому Госмузею состоялась 6 августа 1924 года. В 1926 году Ростовский музей передал два храма церковной общине, в обязанность которой тут же вменили «поддержание храмов в исправности». Борисоглебской церковной общиной была собрана значительная сумма в 3 000 рублей, которая тут же была употреблена на ремонт храмов. На средства общины был проведен ремонт Сретенской надвратной церкви, обновлены надгробные памятники настоятелям и проведены работы по благоустройству монастырского кладбища.
Сразу же в 1924 году в Борисоглебский монастырь был направлен уполномоченный Ростовского музея Мартьянов, в обязанности которого входило наблюдение за состоянием зданий монастыря и собирание квартплаты, в том числе и с монахов, остававшихся в монастыре. Надо констатировать тот факт, что с 1924 по 1928 год музея фактически не существовало, поскольку музей никакой деятельности не вел, не проводились даже просветительские экскурсии.
Коренным образом ситуация меняется в 1928 году, когда музеи были объявлены идеологическим орудием антирелигиозной пропаганды, старые музейные работники увольнялись, либо увозились в ГПУ. В этом году в Борисоглебском отделении Ростовского Госмузея появился постоянный заведующий. Им оказался Иван Иванович Мокеев, крестьянин из с. Краснова, 27 лет. Карьера его была стремительной: от официанта одного из борисоглебских трактиров до заведующего музеем. В 1928 году он вступает в ряды ВКП (б). Заведование музеем совмещает с работой в Союзе воинствующих безбожников, возглавляет Борисоглебское отделение.
7 июня 1928 года заведующий Мокеев получил предписание от Ростовского музея поставить вопрос перед церковной общиной о сдаче церквей, тем более что, создавая общину в 1926 году, музею председателем церковного Совета Н.И. Недошивиным было выдано письменное обязательство «возвратить монастырь по первому требованию». Принималось во внимание, что в 1,5 км. от Борисоглебских слобод находится «молитвенное здание в Троице-Бор, которое имеет полную возможность вместить и членов Борисоглебской общины». Всё культовое имущество, имеющее музейный характер, было решено изъять для музейных и выставочных целей, а имущество, не имеющее культового значения, передать в распоряжение музея.

***

Весть о закрытии монастырских церквей вызвала негодование среди населения Борисоглебской волости. Иеромонах Антонин (Шестаков) с иконой преп. Иринарха обошёл все селения волости, призывая народ к духовному сопротивлению. Травмировало верующих не столько закрытие церквей, сколько «превращение их в балаган», (имеется в виду создание музейных выставок), которое расценивалось ими как «кощунство над религией».

Общее собрание общины по вопросу передачи церквей музею было назначено на 19 июня 1928 года. Но ещё задолго до собрания наиболее активные борисоглебские крестьяне А.Д. Мостовщиков, И.Н. Черепенников, П.П. Клюкин и Ф.Ф. Константинов, которые, по словам иеромонаха Антонина, «составляют оплот православия», стали проводить агитацию среди борисоглебского населения. Поэтому удалось собрать 500, а по некоторым данным около 700 крестьян, хотя численный состав общины составлял всего 210 человек. Собрание проходило в Народном доме. В зале среди присутствующих женщин слышался плач. «Во время собрания был допущен целый ряд контрреволюционных выражений». Вот лишь несколько реплик: «Такой монастырь на всю волость один, и отбирая его, вы вызовите восстание по всей волости!» (Федор Федорович Константинов, крестьянин их д. Кандитово). «Это не власть, а сборище хулиганов. Были когда-то два немецких хулигана Маркс и Энгельс, насочиняли всякой чепухи, а наши мазурики – коммунисты в жизнь её проводят!» (Иван Николаевич Черепенников, крестьянин из слободы Селище). «Началось гонение на православие, скоро негде будет служить, надо протестовать, а помещений для музея в монастыре и без церквей довольно!» (Алексей Дмитриевич Мостовщиков). «Такая политика государства религию не только не разрушит, а наоборот укрепит!» (Владимир Павлович Лапин).
Собравшиеся пришли в крайнее возбуждение, из толпы слышались крики: «Умрем на месте, а церкви не отдадим!» В прениях хотел выступить председатель ВИКа т. Москалёв, но толпа подняла такой шум, что говорить ему было невозможно. Зав. музеем И.И. Мокееву удалось уйти через чёрный ход, сам Мокеев позднее признавался на допросе, что «иначе толпа разорвала бы его на куски». Даже ОГПУ не отрицало того факта, что инцидент на собрании борисоглебской общины «в известной степени явился следствием неумелого подхода со стороны лиц, ставивших вопрос о передаче церквей музею».
Члены совета общины выбрали делегацию во главе с И.Н. Черепенниковым для поездки в Москву. Было составлено прошение на имя председателя ВЦИК М.И. Калинина, в котором крестьяне просили уже не о сохранении монастыря как такового, а о передаче верующим лишь одного храма, а именно собора св.в. Бориса и Глеба, в качестве приходской церкви. Прошение составил юрисконсульт Засорин, проживавший тогда в Борисоглебских слободах, кстати, после этого он тут же был исключён из коллегии адвокатов якобы за взятки, и ему было запрещено заниматься юридической практикой. В прошении отразились характерные черты народного, крестьянского менталитета. «…К посещению храма и принятию обрядов мы приучены с измальства и всосали это с молоком матери, так что для нас молитва и обряды являются необходимыми. Мы хорошо знаем, что правительство не насилует, а лишь только убеждает в ненужности религии, но нам, старикам, отстать от религии уже невозможно…»Передача церквей на некоторое время была приостановлена, но ВЦИК отклонил прошение борисоглебских крестьян, объяснив это тем, что «соглашение на передачу монастыря музею имеется общее на все здания, а выделение одного храма из целого комплекса невозможно».

***

После июньских событий последовал арест иеромонаха Антонина и двух борисоглебских крестьян Ф.Ф. Константинова и И.Н. Черепенникова, для которых вера была не только образом мысли, но и образом жизни. Хотя власть и признала позднее, что в их действиях не было состава преступления и «их поведение ничем не отличалось от поведения других крестьян», но для усмирения толпы эта мера была необходима. Это был первый арест борисоглебских крестьян по 58 (политической) статье. Именно с 1928 года началась широкомасштабная высылка крестьян, большую часть которых составляли православные, сохранившие старый религиозный уклад жизни на бытовом уровне. Пробыв три месяца в следственном изоляторе в Ярославле, Черепенников и Константинов были отпущены, дело же иеромонаха Антонина было отправлено в Москву на рассмотрение особого Совещания при коллегии ОГПУ, которое постановило «заключить Шестакова Александра Петровича в концлагерь на Соловки сроком на 3 года». Иеромонах Антонин до конца остался верным своим духовным принципам, юродство избрал единственно возможной формой общения со следствием, виновным себя не признал, не сообщил ничего компрометирующего ни на прихожан, ни на монашествующих.

***

Старый уклад жизни всё ещё привлекал и притягивал борисоглебцев. Службы в монастыре по-прежнему посещало много народу, особенно, когда служащим дьяконом был протодиакон Феофан, которого в слободах называли «борисоглебским Шаляпиным, а на клиросе пел весь церковный хор (регентом был борисоглебский крестьянин Леонид Григорьевич Чесалов). Поэтому новой власти нужно было приложить максимум усилий, чтобы отвлечь народ от старых традиций. А потерявших духовный стержень людей можно было уже легко направить в другое русло.
И в Борисоглебские слободы пришла новая историческая эпоха. В 1920-е г. молодёжь увлекли пожарным делом. В Борисоглебских слободах были созданы две пожарные команды – начальником одной был Л.И. Маркушевич, другой – Л.Г. Чесалов. Дружины устраивали парады, соревнования, смотры: оба начальника верхом на лошади объезжали свои дружины – удивительно красивое зрелище! Популярным в молодёжной среде стал футбол. Вечерами юноши и девушки гуляли в «Кокуйском» лесу (лес по дороге на д. Опальнево). Гуляющих было очень много – пели песни и танцевали под гармошку. Центром культурной жизни Борисоглеба был так называемый Народный дом. Участники художественной самодеятельности ставили спектакли, большим успехом у зрителей пользовались актёры А.Ф. Мазаев и Н.М. Сычёв, которые в последствии вышли на большую сцену. Борисоглебские слободы облюбовали артисты ярославского театра им. Ф. Волкова, летом они выезжали сюда на дачи, жили в Троице на Бору, а по вечерам давали спектакли для местных жителей в Народном доме. Здесь же проходили и сеансы немого кино. Народ с удовольствием посещал все эти мероприятия.
У молодого поколения стали появляться иные приоритеты, новый этап выдвигал из толпы новых героев и отодвигал в тень забвения имена людей, создававших историю предшествовавших лет. Жизнь обретала новый, более энергичный темп.
И народ, казалось бы, отступил от веры. Казалось бы… и только на время.

Вместо P.S.
В начале 1937 года в СССР была проведена перепись населения. По предложению Сталина в перепись впервые был включен вопрос о религии. Сталину хотелось знать каковы же реальные успехи борьбы с церковью за 20 лет и кем себя называют люди, живущие в государстве, исповедующем воинствующее безбожие. Из 98 миллионов верующими назвали себя 55 миллионов человек, что означало крах всей идеологической политики государства, население страны оставалось православным, при внешних изменениях сохранив духовные национальные корни.